Интерпретация
юридического текста (факта) как проблема точки зрения (к проблеме
субъективности)
________________________________________
Юридический
текст, как любой текст имеет неограниченное число смыслов и может
интерпретироваться различным образом"
[Александров, 2000, с. 107].
Проблема
субъективности рассматривается в различных отраслях знания. В данной статье мы
обратим внимание на один из аспектов субъективности, наиболее важный, на наш
взгляд, для юрислингвистики. Специалисты-юристы всячески отказываются от
присутствия субъективности в своих текстах, но поскольку они созданы на
естественном языке, субъективность неизбежно будет в них присутствовать, хотя бы
для взгляда неспециалиста, которому за строгими формулировками будет видеться
множество смыслов и интерпретаций. К такому видению придет и юрист, если он на
какое-то время посмотрит на текст глазами неспециалиста. К различным аспектам
субъективности в деятельности юристов обращались многие исследователи [1], мы
отметим два основных источника субъективности юридического текста (как и любого
другого специального): коллективный и индивидуальный.
Если рассматривать субъективность как "… всякое отражение субъекта вне его
самого…" [Шпет, 1996, с. 218], то, на наш взгляд, намечается два направления
исследования субъективности в аспекте юрислингвистики. Рассмотрение юридического
текста, во-первых, как воплощения индивидуальной субъективности его автора, и,
во-вторых, коллективной субъективности авторов данного типа – юристов. Проблема,
которая видится нам на данном этапе, находится, прежде всего, в рамках оппозиции
естественного языка (отражающего индивидуальную субъективность) и юридического
языка (как отображения коллективной юридической субъективности) [2] .
Роль юриста позволяет ему действовать в определенном поле, но, кроме того, и
задает, в свою очередь, определенные ограничения: такие, как, например,
рассмотрение события только с точки зрения фактов [3], а не в его реальной
полноте, стремление к объективности оценок и специфический язык. Такая
совокупность ограничений необходима для реализации функций юриста.
В юридическом тексте представлен определенный язык-стиль, отражающий
определенный порядок ценностей и представляющий социальную роль – юрист. На наш
взгляд, это одна из масок (в том числе и речевых), созданная обществом, в
котором она широко и ярко представлена. "Юрист" – одно из "лиц" человека, одна
из имеющихся у него ролей. Это человек, надевший "маску", изменивший язык-стиль
общения [4], здесь "…создается та игра стилем, когда стилизованные экспрессивные
формы уже перестают быть отображением действительной субъективности, становится
квази-экспрессивными и выступают как символизованные знаки … под стилизованными
символическими формами экспрессия субъекта становится квази-субъектом … и если
соответствующие разницы и различия не характеризуют субъекта – лица, имярека, то
они непременно говорят о субъекте коллективном, народе, исторической эпохе и т.
д. и об их субъективном лике…" [Шпет, 1996, с. 251 –252]. В этом смысле речевая
маска субъективна, так как каждая из них говорит о "субъекте коллективном" [5].
Именно таким субъектом является "юрист".
Коллективная субъективность широко используется в ходе прений сторон в суде. В
данной ситуации обвинитель или защитник при выражении процессуальной позиции по
делу и убеждения аудитории в ее верности, зачастую приводят ряд оценок данного
дела с позиций того или иного социально-значимого типа (определенной маски).
Этот прием позволяет представить дело с наиболее выгодных для оратора позиций,
позволяет использовать общие знания коллектива, апеллировать к определенному
порядку ценностей и вызывать необходимые эмоции в аудитории за счет смысловой
нагруженности единиц естественного языка. Оратор в ходе произнесения речи в
ситуации судебных прений "меняет" перед аудиторией ряд масок, актуализируя общую
память слушающих. Но приводить этот ряд "лиц" и вообще говорить в суде человеку
позволяет наличие социальной роли – юрист, а быть услышанным аудиторией ему
позволяет наличие социального статуса.
Второй тип субъективности – индивидуальная; в этом случае создается
"…сообщение, может быть, передающее и ту же действительность, но субъективным
восприятием окрашенную и по тому одному уже индивидуально претворенную" [Шпет,
1996, с. 215].
Такая субъективность выражается, прежде всего, при выборе языковых средств,
масок и позиций при интерпретации.
Язык юриспруденции характеризуется точностью, ясностью, использованием слов и
терминов в строго определенном смысле. "Юридическому языку свойственны простота
и надежность грамматических конструкций, исключающие двусмысленность" [Исаков,
2000, с. 72]. Кроме того, "даже самые неординарные с моральной точки зрения
события и факты юрист должен описать в нейтральных выражениях, не оказывая
эмоционального давления и не раскрывая своей юридической оценки" [Исаков, 2000,
с. 73]. Все эти требования, бесспорно, относятся к коллективной субъективности
юристов, и каждый из них в процессе создания текста имеет в виду данные
положения, стремится к формализации языка, к его "уплощению". Но реально из
существующего набора терминов, клише и штампов выбираются наиболее "подходящие",
уместные (с точки зрения данного автора!) в конкретном тексте. Этот выбор,
отражающий индивидуальную субъективность, – выбор субъекта. На наш взгляд, отбор
из имеющегося набора речевых средств неизбежен, например, при поиске
наименования: истец, пострадавший, господин N. – в ситуации могут обозначать
одно и то же лицо, выбор остается за автором текста и зависит от его желания
актуализировать одну из ипостасей человека.
Во многом аналогична ситуация с отбором и интерпретацией фактов. Отбор и оценка
последних осуществляется на основе личного опыта субъекта, в том числе и
профессионального. Молодой юрист благодаря лишь неопытности может пропустить
какой-либо факт, тогда как опытный отметил бы его, возможно, в первую очередь.
Но и настоящий профессионал, выработавший определенную схему действий в
ситуации, может благодаря именно ей (схеме действий) пропустить что-то, не
попадающее в поле действия схемы [6].
С проблемой субъективности смыкается, на наш взгляд, и проблема интерпретации.
Исходная позиция субъекта интерпретации определяется, прежде всего, на наш
взгляд, наличием специальных знаний в какой-либо области (например, юрист,
эксперт по проблеме и т. д.), сюда же входит знание специального языка, который
в тексте отражает ценностные ориентации, идеи и взгляды, присущие специалистам
данной области, типичные для социальной роли и статуса. Такая связь обозначает
наличие модели поведения, в том числе и речевого, и ее мы называем маской.
Наличие у человека той или иной маски во многом определяет его позицию при
интерпретации события. В сфере юриспруденции встречаются, как правило, две такие
позиции: "юрист" и "неюрист".
"Речевое поведение юристов определяется профессиональным мышлением, и в каждом
тексте, созданном следователем…(юристом. – Е. К.), так или иначе отражается
предметный, операционный и метаязыковой план их профессиональной
речемыслительной деятельности. Речевое поведение неюристов основано главным
образом на субъективных представлениях о праве и действии правовых предписаний.
Речь непрофессионалов подвержена значительным ситуативным влияниям…" [Губаева,
1994, с. 268].
Отправной точкой для юридической интерпретации является событие. Факты, из
которых оно состоит, интерпретируются, в данном случае, юристом и неюристом.
Причем первый стремится интерпретировать только факты, используя штампы и
юридические речевые стандарты, "письменный текст фиксирует своего рода "поток
профессионального сознания" [Губаева, 1994, с. 264], а второй – событие в целом,
первый – с точки зрения юриста, второй – "человека", описание ситуации в этом
случае основывается на экспрессивности речи. Одним словом, "каждая из сторон
предлагает свою интерпретацию события" [там же, с. 261]. Здесь необходимо также
обратить внимание на проблему протоколирования показаний участников
расследования. В ходе создания протокола профессионал – юрист стремится, задавая
вопросы, узнать новые факты или уточнить что-либо уже известное. Руководят им в
процессе, прежде всего, профессиональные навыки и знания. Человек, которому
адресован вопрос, неизбежно должен проинтерпретировать его, как бы переводя с
юридического языка на естественный, и ответить (субъективно-пережитое знание
передать юристу). Который, в свою очередь, "переводит" ответ на юридический
язык, убирает из него всю индивидуальность, интерпретирует с точки зрения юриста
и материалов дела и фиксирует в протоколе. Такое "нагромождение" интерпретаций
способно исказить информацию как за счет возможного неверного восприятия
вопроса, так и за счет соотнесения юристом ответа с его уже имеющимися знаниями
по делу [7].
В ходе диалога интерпретаторов и интерпретаций, реконструированная картина
события свертывается юристом до минимума фактов, который далее интерпретируется
им сквозь призму юридических текстов, и результатом здесь является определение
факта как противоправного деяния, соответствующего какой-либо статье закона, или
непротивоправного. Таким образом, из полноценного события и множества его
интерпретаций юрист "создает" формальное его определение, лишенное всех реальных
подробностей. Событие сводится к своеобразной точке, которая является в
дальнейшем точкой отсчета.
В судебном заседании из этой точки заново развертывается "событие" [8] с некоей
совокупностью его интерпретаций, причем как профессиональных, так и
непрофессиональных, как людей заинтересованных в определенном решении, так и
незаинтересованных. Кроме того, обвинитель и защитник в суде, в ходе прений
сторон, в речи могут представить определенное количество точек зрения на
рассматриваемое дело, представленных в виде речевых масок, отбор которых
определяется целевой установкой оратора [9], его субъективным набором масок,
своеобразным, характерным для него арсеналом.
Таким образом, мы проследили две тенденции в интерпретации юристом события: 1)
свертывание информации до минимума, соотнесение факта с "буквой закона",
сведение многообразия форм бытия к схеме, определенной правовым пространством;
2) развертывание из схемы полного события. Из яркого описания события,
свойственного естественному языку, оно переводится на стандартные формулировки
юридического, из которого вновь развертывается бесконечность описаний,
свойственная естественному языку.
Отражение в юридическом тексте субъективности, личности автора неизбежно до тех
пор, пока тексты данного типа, как и любые другие, не будут создаваться не
человеком, не личностью, и, кроме того, не на естественном языке, потому что он
несет в себе энергию народа, скопившуюся за время существования языка в виде
внутренней формы слова.
Литература
1. Александров
А. С. Юридическая техника – Судебная лингвистика – Грамматика права//Проблемы
юридической техники/Под. ред. доктора юридических наук, профессора, академика
РАЕН и ПАНИ, заслуженного деятеля науки РФ В. М. Баранова. – Нижний Новгород,
2000.
2. Горелова И. А. Коммуникативно-правовая деятельность и ее воплощение в тексте
(эротетико-логический анализ процессуальной документации)//Юрислингвистика-2:
Русский язык в естественном и юридическом бытии: Межвуз. сб. науч. тр./Под. ред.
Н. Д. Голева. – Барнаул, 2000
3. Губаева Т. В. Прагматика речевого общения в правовой сфере//Разновидности
текста в функционально-стилевом аспекте. – Пермь, 1994.
4. Исаков В. Б. Язык права//Юрислингвистика-2: Русский язык в естественном и
юридическом бытии: Межвуз. сб. науч. тр./Под. ред. Н. Д. Голева. – Барнаул,
2000.
5. Лебедева Н. Б. О метаязыковом сознании юристов и предмете юрислингвистики//Юрислингвистика-2:
Русский язык в естественном и юридическом бытии: Межвуз. сб. науч. тр./Под. Ред.
Н. Д. Голева. – Барнаул, 2000.
6. Понятие чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в текстах права и
средств массовой информации. Авторы-составители А. А. Леонтьев, В. Н. Базылев,
Ю. А. Бельчиков, Ю. А. Сорокин, ответственный редактор А. К. Симонов, научный
редактор А. Р. Ратинов. – Москва: "Права человека", 1997.
7. Шпет Г. Г. Внутренняя форма слова//Шпет Г. Г. Психология социального бытия.
М.– Воронеж, 1996.
[1] См. например, статьи [Лебедева, 2000; Губаева, 1994; Горелова, 2000]
[2] Естественный язык описывает все проявления жизни субъекта, всю окружающую
его действительность, тогда как любой специальный язык, юридический в
рассматриваемом случае, описывает лишь определенную сферу, небольшую часть
действительности, в случае языка юриспруденции– область правовых отношений.
[3] О различении факта и события см.: [Понятие чести и достоинства, 1997, гл.
3].
[4] На наш взгляд, перевоплощение "человека" в "социальную роль" происходит со
всеми людьми, но перевоплощение в юриста– одно из наиболее показательных, так
как язык-стиль юристов имеет наиболее ярко выраженные черты
[5] Если считать субъективным "…только некоторое, привносимое субъектом от себя,
его отношение к чему-нибудь…" [Шпет, 1996, с.224], то о коллективной
субъективности можно говорить в случае, описанном в статье Н.Д.Голева и
Н.Б.Лебедевой "Три экспертизы по одному делу", публикуемой в данном сборнике.
[6] Кроме рассмотренных типов субъективности существует и момент
индивидуальности чувственного восприятия.
[7] Cм.: [Губаева, 1994].
[8] Кавычки здесь для нас обозначают изначальную неполноту этого
восстановленного реального события, которая исходит из того, что посылкой к его
реконструкции изначально послужила юридическая формулировка, и как следствие
этого вся "реальность события" выстраивается вокруг нее, акцентируются моменты
действительности, относящиеся только к данному делу.
[9] Например, в речи Ф.Н. Плевако по делу Севских крестьян используются четыре
ораторские маски: "проповедник", "гражданин", "фактолог" и "подсудимый". Такой
набор позволяет оратору представить аудитории рассматриваемое дело с тех
позиций, которые присутствуют в сознании каждого члена общества, но не
актуализированы в ходе слушания дела.
